Литература и писательство: призванье избранных или заумная глупость?

В СССР, некогда самой читающей стране мира, на родине Пушкина и Толстого, литература была коронованной царицей наук, а писательское поприще — одним из самых завидных и почитаемых не только у советского бомонда, но и среди простых советских граждан.

Умение складывать тридцать три буквы в гладкие слова, а гладкие слова — в какие-то мысли, всегда вызывало неподдельное восхищение у всех — образованных и не очень. И хотя всякое словосложение и мыслесотворение большие барыши приносило редко, зато оно овевало удачливое слово, а иногда и мыслетворца, золоченым ореолом славы и восхищения, якобы по причине непременного ума и таланта последнего.

Большим количеством прочитанных, часто проглоченных книг было принято непременно восхищаться, невзирая на то, что это были за книги. Каким-то количеством книг, написанных кем-то, было принято восхищаться тем более. Человек читающий всегда был человек умный. Эпитет «начитанный» всегда означал «грамотный». Человек пишущий всегда был если не гений, то, как минимум, человек умный — писателей глупых быть не могло a priori. В отличие, например, от начальников или чиновников, среди которых, казалось, редкостью были как раз люди неглупые. Количество книг, издаваемых в нашей стране, число читающих и число людей, в ней же пишущих, было огромно. Количество книг и число писателей сейчас, несмотря на скромное качество и тех, и других, кажется еще большим.

Между тем качество писателей и их творений как в советские, прозрачные времена, так и во времена сегодняшние, мутные, может вызывать некоторые вопросы и сомнения у тех, кто, сначала начитавшись литературы, а после и попробовав себя в качестве литератора, начал вдруг осознавать, что писатель — это еще одно ремесло, а книги бывают разными.

«90% всех книг в мире я бы с удовольствием выбросил в самую раскаленную печь и с наслаждением посмотрел бы, как огонь пожирает их», — примерно так отозвался о всемирной литературе некто мистер Старджон у братьев Стругацких. И у него, кажется, были на то основания не только по причине своей малограмотности, а как раз наоборот — вследствие некоторой способности мыслить и анализировать аналитически и критически.

Глупцами называет литераторов всех мастей и некто Эразм Роттердамский в своей бессмертной «Похвале Глупости»: «Те, кто стремится стяжать себе славу, выпуская в свет книги, многим мне обязаны, — говорит от первого лица та самая Глупость. — Они марают бумагу разной чушью, ибо, кто пишет по-ученому и ждет приговора немногих знатоков, не опасаясь даже таких судей, как Персии и Лелий, тот кажется мне достойным скорее сожаления, чем зависти. Поглядите, как мучаются такие люди: прибавляют, изменяют, вычеркивают, переставляют, переделывают заново, показывают друзьям, затем, лет эдак через девять, печатают, все еще недовольные собственным трудом, и покупают ценой стольких бдений (а сон всего слаще), стольких жертв и стольких мук лишь ничтожную награду в виде одобрения нескольких тонких ценителей. Прибавьте к этому расстроенное здоровье, увядшую красоту, близорукость, а то и совершенную слепоту, бедность, завистливость, воздержание, раннюю старость, преждевременную кончину, да всего и не перечислишь. И наш мудролюб мнит себя вознагражденным за все эти тяготы, ежели похвалят его два-три таких же ученых слепца».

Похожим образом и некто Артур Шопенгауэр, основатель философского пессимизма, обрушивается с не оптимистической критикой на любителей пописать и почитать в своих «Афоризмах житейской мудрости»: «К чтению нужно подходить осторожно. Важно не то, сколько ты читаешь — ведь читать можно и бульварные романы, и псевдонаучный бред, — но то, что и как ты читаешь. Некоторым, если не многим, читать вообще противопоказано — у них от этого их природная глупость только усиливается».

Еще дальше идут Сенека и Александр Бурьяк (есть такой философ): «Чтение, как правило, жарко любят недалекие люди, лишенные собственных идей, собственного мнения и умения его развивать. Много читающие — не обязательно умные, как принято думать. Умный человек читает мало, если читает вообще. Стремящийся к истине развивает свою собственную мысль, а не прислушивается к гомону толпы и ее псевдоученым ублажателям».

С возрастом, опытом и некоторым аналитическо-критическим осмыслением действительности нехотя и осторожно подходишь к неутешительной мысли: общедоступные книги — как правило, лишь «умная красивая глупость», а их читатели — «умные глупцы», приверженцы «красивой глупости», пропагандирующие чужие красивые глупости, часто выдавая их за свои собственные мысли (впрочем, есть такие одиночки, которые до этого «додумываются» в самом начале своей жизни — им не нужен богатый жизненный опыт и библиотеки общепринятой глупости). А фразы «Я недавно читал в одной умной книге» и вовсе заставляют хмуриться и жмуриться, хотя бы от отсутствия собственной мысли.

Сегодня, как никогда, много писателей, литераторов и журналистов, умеющих красиво и гладко излагать. И, как и прежде, много тех, кто читает написанное этими писателями и журналистами, как правило, то, что было написано до них. И в качестве лакмусовой бумажки, как некое начальное средство для отделения «красивой глупости» от истинного, хочется посоветовать: прежде чем восхищаться гладким слогом и заявленной «бумажной правдой», попробуйте хотя бы мыслить независимо, насколько написанное согласуется с вашим представлением и пониманием описанного. И помните: истинное редко бывает гладким и красивым. Правдивое и реальное, как правило, некрасиво, трудно и вовсе не претендует на истинное в последней инстанции.